Три часа между рейсами [сборник рассказов] - Фрэнсис Фицджеральд
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— Этим словом назвали мизз Эллу Ли Чаморо.
— Что? Нет, я уверен, что это не так. Или разве что в шутку — обычная глупая шутка. Вы же знаете, как любят пошутить студенты…
Мистер Ли Чаморо извлек из кармана записную книжку, открыл ее и зачитал список:
«Морис де Уэр — один раз,
Вернар Батлер — один раз,
Оутс Малкли — один раз,
Уэвелин Уилсон — четыре раза,
Портер С. Сполдинг — четыре раза,
Глория Матецка — три раза,
Клод Негротто — два раза,
Эвберт М. Дюк — три раза,
Гунявка Ловетт — два раза,
Бомар Уинлок — одиннадцать раз».
Декан был в замешательстве.
— Поверьте, я и подумать не мог… — пробормотал он. — Однако даже этот список показывает, что прозвища среди наших студентов — самое обычное дело. Взять, например, Гунявку…
— Мизз Ли Чаморо — не гунявка!
— Нет, конечно же. Я имел в виду…
— И мизз Ли Чаморо — не чувырла!
— Нет-нет, конечно же. Ваша сестра…
— Она мне не сестра. Но она моя родственница. И я пришел узнать, каким образом здесь поступают с людьми, которых прозвали чувырлами.
— Как с ними поступают? Да точно так же, как со всеми другими. Поймите, это же всего лишь…
— Значит, это неправда, что их не водят на танцы, а если они приходят туда сами, с ними никто не хочет танцевать, что их не приглашают в студенческие клубы и что считается зазорным даже просто идти рядом с ними по улице?
— Да нет же, говорю вам! Это…
— Значит, это неправда, что у вас тут принято скатываться кувырком с лестницы и потом обзывать чувырлами тех, кто поспешит на помощь упавшему?
— Неужели такое возможно?.. Впервые слышу… мне об этом не докладывали…
— …и что человек с таким прозвищем становится парией, хуже раба, все его презирают или просто не видят в упор?
«Что-то здесь стало жарковато», — подумал декан и, подойдя к окну, открыл его навстречу солнечному февральскому дню. Глоток свежего воздуха его приободрил, и он попытался взять ситуацию под контроль.
— В американских учебных заведениях, — сказал он, — иноземцы, естественно, выделяются на общем фоне. Но я не хотел бы думать…
— Я тоже не хотел бы, — прервал его мистер Ли Чаморо. — И я не пришел бы сюда, не будь ее отец болен. Я вижу, вы очень слабо осведомлены о том, что творится в стенах данного заведения. Несомненно, вас надлежит как можно скорее удалить с этой должности и заменить более компетентным работником. А сейчас будьте добры дать мне адрес студента Бомара Уинлока, и я вас более не потревожу.
— Да, конечно… конечно… — забормотал декан, пробегая пальцами по картотеке. — Но я уверяю вас…
После того как визитер покинул кабинет, декан вернулся к открытому окну и проводил взглядом большой черный лимузин, который отъехал от здания, с хрустом давя колесами гравий аллеи.
— Чувырло, — сказал декан самому себе. — Чувырло, чувырло, чувырло…
II
На традиционный бал по окончании зимней сессии Бомар Уинлок и его сосед по комнате пригласили девушку из близлежащего городка и сейчас готовились ее встретить — подбирали ингредиенты для коктейлей, расставляли тут и там букеты цветов и т. п. Фотографии знакомых и незнакомых красоток были предусмотрительно сняты со стен и лежали на столе в ожидании, когда их на время уберут с глаз долой. В этот день гостей в кампусе было полно, и потому они не очень удивились появлению на пороге хорошо одетого азиата, в первый момент подумав, что тот просто ошибся дверью.
— Я ищу некоего Бомара Уинлока, — сказал азиат.
— Вот он я.
Вошедший пристально взглянул на Бомара, и тот поразился его угольно-черным глазам, в центре которых как будто блестели алмазные искорки.
— Что вам угодно? — спросил Бомар.
— Я хотел бы побеседовать с глазу на глаз.
— Это мой сосед по комнате, мистер Малкли.
Мистер Ли Чаморо взглянул на мистера Малкли, хотя и не так пристально, как перед тем на Бомара.
— Оутс Малкли? — уточнил он.
— Он самый.
— Тогда его присутствие будет как раз желательно.
Оба студента изумленно уставились на пришельца уже начиная испытывать недобрые предчувствия и спешно перебирая в памяти свои недавние грешки.
— А в чем, собственно, дело? — спросил Бомар.
— Дело в том, что вы причастны к определенным неприятностям, регулярно причиняемым моей родственнице, мизз Элле Ли Чаморо.
— О чем вы говорите? — воскликнул Бомар. — Какие неприятности? Да я с ней не общаюсь даже на уровне «привет-привет».
— Это и есть один из способов причинения неприятностей.
— Что-то я не возьму в толк. Говорю же, я едва знаком с Эллой Ли Чаморо. Чего вы от меня хотите? Чтобы я с ней подружился, а то и завел шуры-муры?
Уже в следующий момент он понял, что взял неверный тон. Алмазики в зрачках мистера Ли Чаморо начали расти, и Бомар сполна ощутил их завораживающее действие, как декан Форни пятнадцатью минутами ранее.
— Вы обратились не по адресу, — сказал он. — Я никогда не обижал вашу сестру.
— И вы никогда не называли ее чувырлой? Никогда не употребляли в обращении к ней слова «эй ты, Чувырла»?
— Чувырла? Ну да, такое случается… В смысле, это слово здесь употребляют все кому не лень по всякому поводу, но я что-то не припомню, чтобы называл так именно ее.
— Тут вы лжете, мис-тер Бо-мар Уин-лок, — отчеканил Ли Чаморо. — Вы произнесли это слово при обращении к моей родственнице как минимум одиннадцать раз, по ее собственным подсчетам.
Бомар и Оутс переглянулись, как бы подпитывая друг друга решимостью.
Пора было дать отпор чужаку.
— Никто не смеет называть меня лжецом! — сказал Бомар.
— Неужели? Тогда, возможно, правильнее будет назвать вас шелудивым псом, который тешится оскорблениями беззащитных женщин-чужеземок? Фу! Эта комната насквозь провоняла трусливой псиной! — И он повысил голос еще на полтона. — Фингарсон!
Бомар и Оутс успели сделать лишь по шагу в направлении мистера Ли Чаморо, когда дверь отворилась и в проеме показался, деловито снимая перчатки, его шофер — с виду настоящий громила. Бомар застыл на месте.
— Это как понимать? Эй!..
— Займись ими, Фингарсон.
Бомар сделал шажок назад, потом еще один — и полетел через всю комнату после того, как огромный кулак норвежца врезался ему в челюсть. Полет завершился столкновением с пианино, отозвавшимся гулким диссонансным аккордом.
Оутс, видя такое дело, попятился, пытаясь отгородиться столом от надвигающегося гиганта, и потянулся к цветочной вазе, но противник его опередил. Первый удар отправил бедолагу на пол с расквашенными губами, после чего он привстал было на колени, но тут же рухнул снова, успев лишь молвить: «Какого черта…» — и сплюнуть кровь. Фингарсон повернулся к Бомару, однако тот валялся все там же, подавая очень слабые признаки жизни.
А Ли Чаморо обратился к ним обоим с таким видом, будто они все еще были в здравом теле и ясном сознании:
— Чтобы честь моей родственницы была восстановлена, вас необходимо подвергнуть унижению, и поначалу я собирался выжечь на вас клейма щипцами для завивки волос мизз Ли Чаморо. Но я вижу тут нечто более подходящее случаю. Фингарсон, возьми со стола фотографии и вынь их из рамок. Я с большим удовольствием оскверню изображения ваших родственниц.
Бомар, по-прежнему пребывавший в состоянии грогги, тупо смотрел перед собой; а Оутс зашевелился и сказал с угрозой, в данной ситуации прозвучавшей неубедительно:
— Эй, положите снимки на место! Это вовсе не наши родственницы.
— Стало быть, ваши любимые девушки, — заключил Ли Чаморо. — Фингарсон, я хочу чтобы ты плюнул в лицо вот этой, с красивой заколкой в волосах. А затем поскреби снимок ногтем, чтобы стереть лицо — только лицо, — да, вот так, отлично…
Изрыгая проклятья и пошатываясь, Оутс встал на ноги, но Фингарсон был начеку, сработав так быстро и эффективно, что в дальнейшем студент вел себя смирно, как сквозь сон наблюдая за перемещениями каких-то расплывчатых фигур и слыша неясные, словно удаленные голоса. Бомар, пришедший в себя как раз вовремя, чтобы лицезреть эту повторную расправу, благоразумно остался лежать на полу.
— Однако здесь только юные вертихвостки, — недовольно заметил Ли Чаморо, перебирая снимки. — Посмотри-ка в спальне, Фингарсон. — (Шофер ушел и вскоре вернулся с новыми фотопортретами.) — Ага, вот это уже интереснее: женщина лет шестидесяти. Такое милое, доброе лицо — ему не следует смотреть на эту шваль.
— Это моя мама, — глухо произнес Бомар. — Она умерла. Прошу вас…
Ли Чаморо колебался лишь долю секунды, а затем плюнул на фото и пальцем растер изображенное лицо, превратив его в грязно-белую кляксу.